Встречи.
Главная страница

Записки психиатра
Заглавная страница.

Сука.
Заглавная страница

-37-

-Зайди, - позвонила доктор Тернер.

Я, разумеется, повиновался. Стул напротив стола заведующей занимал седой, тусклый, жирновато-рыхлый мужчина с опущенными плечами и запрятанными под стул ногами в ботинках на босу ногу. Возле окна сидела пожилая пара – усохшиеся старичок и старушка.

-Это – Эхуд, - представила доктор Тернер мне отдельно сидящего мужчину. Он слегка кивнул. "Это – родители Эхуда – Эфраим и Сара". Виновато-жалко улыбнувшись, старички чуть дёрнулись, "Доктор Гершензон", - завершила заведующая представительство своим любимым положением – руки под богатым женским достоинством.

Воцарилось мгновение тишины. Хозяйка кабинета слегка покрутилась на кресле, перевела взгляд с мужчины на меня: "Эхуд вчера прилетел из Америки. Позавчера его выписали из нью-йоркской психиатрической больницы. Принудительная госпитализация после суицида. 20 лет прожил в Америке".

-Биполярное расстройство, это восьмой суицид, - чуть оживился мужчина.

Мне послышалось нечто горделивое в произношении числа попыток самоубийства и подумалось: "Только его мне и не хватало для полного счастья".

Зазвонил телефон. Доктор Тернер подняла трубку. Лицо её изменилось: слегка покраснело и похорошело. "Секунда, - проговорила она неведомому нам собеседнику и взглянула на меня, - Начинай прямо сейчас".

Думая: "Кто этот мужик? – я встал, сказал больному и его родителям, - Пойдёмте ко мне". По дороге я вспоминал только пережитое - как может преображаться человек: некрасивое лицо Лидии вдруг совершенно изменилось. "Она на самом деле чертовски сексуальна. Но её безумное мини делает её просто посмешищем. Вроде бы умная баба, а такой очевидной вещи не понимает. Это что-то подсознательное. Непознанное. Её прежде всего".

В моём кабинете родители зябко поёжились и присели старенькими, побитыми судьбой птичками возле стола. Их больной сын за время перехода посветлел и вальяжно развалился на стуле, подперев им стенку. Выражение лица изменилось, плечи распрямились.

-Вот и манией запахло. Весело мне будет с ним. Чего его в нью-йоркской психушке не оставили-то? , - подумал я.

-Эхуд так страдал и страдает, - проплакала несчастная женщина.

-Как ты страдаешь. Каждый суицид отнимает у нас 10 лет жизни, - проговорил отец.

-Я хочу поговорить с врачом один на один, - жёстко отрезал пациент.

Родители безропотно и покорно покинули кабинет.

Эхуд не пересел на один из освободившихся стульев рядом со столом, но заговорил быстро, то громко, то тихо со своего места: "Я 20 лет прожил в Америке. У меня был процветающий бизнес, который на своём пике превысил 30 миллионов. Потом депрессия. Суицид и всё летит в тартарары. Нет денег на сигареты. У меня было не меньше 30 женщин. И если бы вы только видели, что это за женщины. У меня от них 8 или 9, нет, всё-таки 9 детей. У меня были друзья, и какие друзья. Мне давали под честное слово без всякой расписки 10 миллионов долларов. Я всегда возвращал. Но в мании я невыносим и меня никто не может вынести. Меня лечили лучшие психиатры Америки. Только на их гонорары я потратил два миллиона долларов, а то и больше. Меня они не вылечили, и вы меня не вылечите. Я всё равно убью себя раньше или позже. Я три раза был в коме. Это тёмная яма. Я пишу стихи.
Жёлтое напастье разорвало свет,
Белый цвет растаял,
Больше его нет.
Облака исчезли,
Исковеркан путь.
Сдохнуть бы в канаве,
Время отдохнуть.
Господи, за что мне эта суета?
Череда ненастий,
Сплошная маета…
Эхуд замолк. Поправил богатый, совершенно седой ниспадающий до глаз чуб. Продекламировал с надрывом непрофессионалов.
И не алкай отравы
Ничтожных похотей своих,
Грустя о славе бытия
В разврате дней твоих.
Он потянулся, покрутил головой: "Я хотел издать сборник моих стихов. Я лично нашёл типографию, но потом приказал всё сжечь. Теперь вы знаете обо мне всё. Мне надоели все эти психиатрические допросы с пристрастием. Голосов я не слышу, и бреда преследования у меня нет. Да и не слышал, и бреда преследования у меня не было. У меня нет денег на трусы – раньше я менял 5 в день. Я продолжу лечение. Вы слушали мои стихи и не поморщились, не сказали, что у вас нет времени. Очередь дадите родителям. Вот вам ещё, - достал он из кармана брюк несколько листочков, бросил их на стол передо мной и со словами, - Пока док", - - вскочил и выскочил из кабинета.

Лишь только Эхуд ушёл я вспомнил Хагит. Как хорошо, что она есть. Благодаря ей жизнь засверкала, обрела совсем другой смысл, вид, звучание. Образ обнажённой Хагит не покидал меня. Кажется, это китайцы придумали: "Без воды - нет уток. Без женщины - нет жизни".

Дав родителям очередь, я стал читать брошенные на стол листочки.

Народилась, появилась, покатилась, докатилась,
Закатилась, зашустрилась, отличилась, наградилась, Напоилась, отвалилась, покатилась, зацепилась,
Отцепилась, покрутилась, закрутилась, раскрутилась,
, Изгалилась, Заменилась, опустилась, повалилась,
Провалилась, развалилась и разбилась, испарилась,
Позабылась и забылась.
Будто не была… А жаль…

В кабинет заглянул очередной больной.

-Сейчас, минуточку, - захотелось мне дочитать оставленное Эхудом.
Последний гром упал с небес,
И черепок сорвался с крыши.
Разбился вдребезги, порвал завес.
И дождь полил, скрывая мёртвый лес.
Смывая не исполненный замес,
Ненужный хлам моих несостоявшихся деяний,
Наваленный в углу.
Устал я быть один
Под стон порушенных глубин.
Далее несколько строчек зачёркнуто до дыр.
Пропавший громовой раскат
Скатился к нам во двор,
Где пробирался я как вор,
Уставший от постылых трат,
Которым сам уж был не рад.
Потупивший свой тусклый взор,
Везде мерцал мой приговор,
Забывший, кто мне друг и брат,
Лукавый, старый акробат, ,
Освистанный толпой зевак…
Не правда, это, всё не так…,
Вдруг вспышка молний.
Миг слепой,
Раздула призрак роковой
И всё сожгла...

-Вот оно – творчество душевнобольных, - подумал я и громко произнёс, - Заходите.

Пинхас – лет 35, кучерявый, плотный, широколицый, с простодушным выражением лица. Урождённый индийский еврей, в отличии от своих троих сестёр и четверых братьев не женат. В молодости Пинхас так увлёкся зелёным змием, что допился до психоза и принудительной госпитализации, так как решило, что его сосед – немецкий шпион и побежал его связать и доставить в полицию. После второй тоже принудительной - на этот раз решил повеситься по приказу голосов - ему уже поставили диагноз шизофрения. Он жил со старенькой мамой и работал садовником.

Пинхас не вбежал, но ворвался в кабинет, оттеснив пришедшего по очереди. Лица на нём не было. "Доктор, - он со страхом оглянулся по сторонам и перешёл на шепот, всё время испуганно оглядываясь, - Немцы, нацисты с подводной лодки высадились в хайфском порту и с боями продвигаются к нам. Доктор, - истерично вскрикнул Пинхас, - Наши жизни в опасности. Как только я узнал, тут же бросился к вам, чтобы предупредить и спасти".

-Спасибо, а как вы узнали.

-Передали по радио, - нервно ломая руки, бегал Пинхас по кабинету.

-Так прямо и говорили?

-Ну, что вы, доктор, радио уже тоже захвачено нацистами. Но совершенно понятно, чтобы они там не говорили.

-Это передача специально для вас?

Пинхас оторопел, застыл на месте, тряхнул головой: "Как вы узнали? Я понимаю, что говорят по радио. Переодетые нацисты уже везде. Они идут к диспансеру. Я должен спасти еврейский народ. Это Всевышний меня послал Спасителем".

Уже кому-то сказали?

-Что вы, доктор, только вам. Остальные подумают, что я – псих.

-Здорово, дурной, дурной, а соображает,- улыбнулся я про себя и спросил, - А вы собираетесь защищаться, ну, от тех, кого вы называете переодетыми нацистами? Что-то с ними сделать?

-Ну, что я могу. Я к вам. Я уже пытался и загремел в дурдом. Хватит.

-Вот это правильно. А нехорошие мысли у вас есть?

-Нет, я не просто жить хочу, я – обязан жить, я должен спасти еврейский народ.

-А как вы его будете спасать?

Пинхас опять замер: "Доктор, я этого ещё не знаю. Но придёт моё время".

-Вы считаете себя Машияхом (Мессией)?

-Вы и это знаете, - закачался он на месте.

-Интересно, он успокаивается прямо на глазах. Того гляди и лечить не придётся, - подумал я. Пинхас сел и как-то обмяк – выплеснул всё горяще-бурлящее внутри.

возврат к началу.